Острый и Харламов

[раньше]
Холодок от мокрой стены неприятно морозил вспотевшую от работы спину. Немного поерзав на жесткой шконке, ставшей за два с половиной года родной, Харламов натянул посильнее одеяло на себя и поморщился. Небритая давно щетина остро кольнула шею. Сегодня прошло уже два с половиной года, ровно с того момента как он в одночасье лишился всего... Любимой семьи, престижной работы и положения в обществе, друзей и самое главное своего маленького ангелочка Варечки. Ей уже пошел десятый год. Давно в школу пошла...

Из редких писем, получаемых от Андрюхи, Саша ничего толком не понимал. Все было как-то смутно и размыто. Начальник охраны отделывался общими фразами, спрашивал про здоровье. Про дела на воле, про Варю очень мало, а то и вообще ни слова. Это не вселяло оптимизма. Единственное что слышал Харламов, это то, что "Интеркайт" продолжает работать, как государственная корпорация. Оставалось надеяться, что все одноклассники остались на своих прежних должностях и федералы хотя бы частично сдержали свое слово.

Все это долгое время Харламов детально вынашивал несбыточные планы мести, строил разные каверзы. Придумывал способы возврата компании, понимая умом, что увидит свободу в лучшем случае лет через десять. Умом понимал, а сердце отчаянно требовало возмездия, отмщения, согласно древнему как мир инстинкту: "Око за око, зуб за зуб". Но все эти мечты, фантазии, решительные действия, инстинкты, в конце концов разбивались о непреодолимую преграду запретки, отмеченную шестью рядами колючки и высоким забором с вертухаями по краям.

В сон непреодолимо клонило и глаза сами собой закрывались, как Александр вдруг почувствовал, чье-то теплое дыхание совсем рядом. резко повернулся, откинув край хиленького одеяла, готовый ко всем неожиданностям. Жизнь в тюрьме увы не способствует притуплению реакции.

На краю нар примостился вор Острый сосед по камере, которого Харламов за все это время так понять и не смог. С одной стороны у него была куча возможностей покинуть эту зону и выйти на волю, на крайняк перевестись в "черную", однако Острый терпеливо чего-то ждал. Терпел издевки начальника оперчасти Родзянко, придирки вертухаев, но при этом держался гордо и независимо. Так что в прошлом году один из молоденьких солдат срочников решил со скуки спустить на арестантов волкодавов и посмотреть что будет... Спустить то спустил, зэки даже сумели отбиться кое-как, но после этого случая на следующую же смену солдатика нашли с перерезанным горлом в каптерке, что наводило на мысли о причастности к этому эпизоду в скучной лагерной жизни вора Острого. Харламов же почему-то его не боялся. То ли сказывалось прошлое, когда он в начале своей карьеры очень плотно общался с Ромой Ростовским, качая через его связи Бакинскую нефть, то ли просто чувствовал на подсознательном уровне , что Острый при всей его непонятливости и неопределенности пока ему не опасен. Чувство самосохранения в присутствии его упрямо молчало.

Даже сейчас при минусовой температуре в камере, в холодном непротопленном бараке Острый сидел в потертой выцветшей местами от многих стирок и вытянувшейся под мышками майке. Плечи и грудь его густо были усыпаны наколками, в смысл которых Саше почему-то даже не хотелось вникать. Татуировки начинались со спины, плавно переходили на крепкие мускулистые руки и уходили куда-то на грудь, поросшую темным курчавым волосом. Пальцы, будто в действительности опоясывали темно синие перстни, оголяя бурые вены. Острый был крепкий, сухой, будто вобла, но жилистый и ловкий. Голова, уже изрядно посидевшая работала не хуже компьютера, да и сам он производил впечатление отнюдь не дурака. Наверно потому Харламов больше всех с ним сошелся, иногда даже поигрывая в морской бой, опасаясь играть с вором во что-то более азартное.

- Спишь, Хоккеист? - Он весело подмигнул, усевшись поудобнее на нарах, при этом голос его звучал ровно и немного приглушенно. От чего следовало ожидать серьезного разговора не для посторонних ушей. На вопрос вора Саша лишь пожал плечами, ожидая продолжения. - Я тут покумекал на досуге... Больно странный ты человек. Неизвестно за что сидишь, сколько осталось, никто на свиданку к тебе не приезжает. На фартового ты не похож, своего брата я наверно везде срисую, на мужика и шныря тоже...

Не зная что ответить ему, Харламов лишь неопределенно пожал плечами. А кто он собственно? За что сидит? Это наверно еще самому ему было до конца непонятно. Жизнь уже два с половиной года напоминала какой-то сильно затянувшийся сериал с неизвестным концом.

- Да я и сам, Острый, иногда не совсем понимаю кто я. Жизнь так завертела, что и непонятно... - Саша виновато пожал плечами, и хотел было повернуться к стенке, но вор его остановил, ухватив за руку. Тут же Александр почувствовал, как на сгибе локтя отчаянно сжались сильные, крепкие пальцы, будто железным обручем сдавило. Помимо воли он поморщился. Было неприятно...

- И все-таки... - Настойчиво проговорил сквозь зубы Острый, чуть сильнее надавив. - Ты, чей будешь?

Что ему отвечать? Где в жизни Саши была правда, а где ложь? Что теперь делать? Не идти же против воров. Кто его знает, как это все может обернуться. Мысли в голове путались и старались нервно обогнать одна другую. Неожиданно для самого себя, Харламов почувствовал, что хочет рассказать все этому неприятному человеку. Все выложить с того момента, как он начал свой путь бизнесмена, до того момента, как оказался напротив следователя из ФСБ. Рассказать про смехотворный суд, из которого сделали событие мирового масштаба. Захотелось все...

Александр тяжело вздохнул и снова повернулся к вору.

- Ну что ж, Острый... Узнать хочешь? Я слышал пробивать так не по понятиям... - Он едко усмехнулся, глядя в глаза авторитету.

- Ты меня, сучонок, понятиям учить вздумал? - Зло прошипел Острый, сильнее сжав руку. - Я тебе шнифты вырву без наркоза, гнида...

- Руку отпусти и давай поговорим...

Немного помедлив, упустив момент для того чтобы начать свару, авторитет отпустил все же руку и сел поудобнее, на всякий случай контролируя движение Харламова, исподлобья посматривая на своего сокамерника. (продолжение следует).